Метели, декабрь - Страница 53

Однако почти сразу — как у нее это быстро все! — радость сменилась озабоченностью и даже, похоже было, недоверием.

Теперь глаза ее, казалось, не сулили добра. Было видно, мучают какие-то тяжелые, недобрые мысли. Он понял, что эти мысли угрожают всему тому, чего он так ждал. И эта опасность укрепила в нем решительность. Он повторил твердо:

— Я хотел увидеть тебя.

Она, все еще во власти мрачных раздумий, вглядывалась в него невеселыми внимательными глазами. Вгляделась и отвела взгляд.

Казалось, она не верила ему. Он понимал, что нужны еще какие-то слова, какие-то доказательства, которые переубедили бы, развеяли ее недоверие. Но он не искал этих слов. Не хотел искать. Как бы ни был потрясен, он все же оставался Башлыковым, трезвым, деловым человеком, даже теперь помнил, кто он и каким должен быть. Сделав и так, казалось, много больше, чем мог бы еще недавно, он почувствовал необходимость остановиться, подумать. Взвесить, как быть дальше.

То, что созрело в нем, он высказал. Дальнейшее же было очень неясным. Надо было разобраться, подумать. А думалось тяжело. В голове не было ясности. Тяжело, горячо било в висках.

Наступило неловкое молчание, полное смятенного волнения и противоречивости.

Он в это время не глядел на нее. Но, чуткий, напряженный, сразу уловил неясное, неспокойное движение, бросил взгляд на нее. И не ошибся, с какой-то новой тревогой она смотрела в окно.

— Параска идет… — промолвила, встретившись с ним глазами.

Он уловил нескрываемое сожаление в этих словах и в голосе ее. Оглянулся на окно. Параска была уже на дворе, рядом с крыльцом. У них с Ганной оставались теперь какие-то две-три минуты.

Это как бы дало знак Башлыкову, что медлить нельзя. Что все надо решать сейчас же. Иначе будет поздно.

Можно было, конечно, остановиться на том, что сказал. Но это самое простое. Вдруг, когда возникла опасность, он внезапно ощутил, что оставить все так, недоговоренным, невыясненным, нельзя. Что можно так оборвать все. Чувствуя потребность действовать незамедлительно, решительно, Башлыков торопливо заговорил:

— Слушай… Завтра… Как стемнеет… Выйди на дорогу. Ладно?

Может, это произнес не Башлыков, уважаемый человек, руководитель. Может, это вернулся тот горячий юный хлопец, каким он был когда-то. Такая молодая удаль, стремительность, безрассудство были в этом его порыве…

Она не ответила сразу. Все как будто не могла преодолеть чего-то, медлила. Потом молча кивнула.

Кивнула сдержанно, без радости.

Но кивнула. Согласилась.

Так вдруг случилось то, что сблизило их, связало одною тайной. Так Башлыков сделал шаг, который потом принес ему столько терзаний.

2

Параска сразу, как вошла, удивилась радостно:

— Вот кто, оказывается, в гостях у нас!

Башлыков сказал как мог спокойно, негромко:

— Да вот ехал мимо. Завернул…

— И хорошо! Давно уже не были! — Параска быстро сбросила пальто, развязала платок. И, шустрая, засуетилась, заверещала — играла перед гостем, артистка: — Мы уже думали, что минуете нарочно!

— Да нет, времени не было…

— Слыхали позавчера, были в Алешниках. Ездили в Курени. Проехали мимо!

— Рано ехали…

— Не отговаривайтесь! — упрекнула Параска весело, шутливо. — Ну, а коли все же заехали, то вина ваша убавляется. Может, мы и простим вас! Простим? Правда, Ганна?

Ганна сказала сдержанно:

— Надо простить, наверно…

Она стояла возле двери на кухню, затаенная, с чуть скрытой горькой улыбкой.

А Параска вошла уже в новую роль, роль хозяйки.

— Хоть редко, да метко! Вовремя приехали! В самое время! У нас борщ как раз поспел! Борщ такой! — Параска аж закрыла глаза.

Башлыков пробормотал:

— Я на минутку только… Тороплюсь…

— Такого борща нигде не будет!.. А к нему еще драники! — Параска заговорщицки подмигнула Ганне, призывая поддержать ее.

Ганна неуверенно откликнулась:

— Правда, пообедайте…

— Ну вот, — как бы обрадовалась поддержке Параска, — подкрепитесь на дорогу! Тогда и поедете! Веселей в пути будет!

Башлыков спокойно, твердо отказался:

— Спасибо за приглашение. Только я пообедал уже. В «Коммунаре».

— Что вы там обедали! — притихла, не тая укора, Параска. А может, нарочно сделала вид, что обижена несговорчивостью гостя.

Башлыков впервые покровительственно улыбнулся.

— Не подбивайте, Параскева Андреевна! — Без усмешки уже, со значением объяснил снова: — Я на минуту. Ехать надо. — Добавил веселее: — Подвезти могу.

— Нет, спасибо, — ответила сердито Параска.

Она не скрывала, что обиделась на Башлыкова.

Башлыков, настороженно внимательный, еще раньше перехватил ее озабоченный взгляд. Казалось, она разгадала все, что тут произошло. Но виду не показывает.

Он тут же, однако, успокоил себя: не знает и не догадывается ни о чем. Просто ему, Башлыкову, теперь кажется, что всем, все известно.

После того, что произошло между ним и Ганной, Башлыков чувствовал себя перед Параской крайне неловко. Но он как мог скрывал это и, если глянуть со стороны, держался уверенно, уравновешенно, как и надлежало держаться такому уважаемому человеку.

Неудобно было, но надо держаться, как положено держаться.

— А вы?.. А вам не надо в Юровичи? — взглянул Башлыков, будто спокойно и равнодушно, на Ганну.

— Не… — В глазах ее мелькнуло беспокойство, почти страх.

Башлыков заметил, Ганна едва скрывала волнение. Стояла, сложив руки на груди, молча прислонившись к косяку двери. Прежде такая быстрая, легкая в движениях, она теперь хоть бы шелохнулась, застыла, неведомо чем прикованная. Внешняя ее холодность на редкость не соответствовала тому, что отражалось на ее лице, в глазах. Из глаз просто исходила, рвалась тревога. Слепой и тот, казалось, мог бы увидеть: сама не своя, что-то стряслось…